Когда-нибудь я вспомню этот миг:
утенком гадким – город оголенный...
(Иль музыкант рукою утомленной
сорвал небрежно праздничный парик?)

Размокший сквер – чернеющим пятном,
невзрачность лиц и улицы обмякшей,
канун весны, врасплох меня заставшей
перед афишным бренным полотном.

Чужих стихов старательный курьер,
я вновь припомню обморок Начала,
и амбразурой – гаснущий партер,
и поединок – с тишиною зала,

И искус риска, и последний ряд,
где ты мерцаешь в отчужденьи скромном,
пустоты кресел – символы утрат,
и весь концерт, которого не помню...

Когда-нибудь я вспомню этот миг:
неистовство чужих четверостиший...
И прошлое, как старый черновик,
проступит на истрепанной афише.

Какая ночь! – хоть плачь, хоть пой...
С мотка луны – чуть потяни –
начнет разматывать прибой
мерцающую нить.
Ах, этот серебристый плен,
обманчивый, как ртуть!
Ах, этот зыбкий, тонкий путь –
не от луны – из вен!
Он как-то женственно хорош,
он так тебя зовет,
что ты вот-вот с себя стряхнешь,
как шелуху, тряпье и ложь,
до боли глубоко вздохнешь
и двинешься вперед!..
Легко кляну весомость дел
и тела бренный вес:
сейчас хожденье по воде –
моих мечтаний всех предел
и высший интерес!
Я не Христос, помилуй бог,
но чудо из чудес:
я не распят, не занемог,
не испустил последний вздох,
а в эту ночь – воскрес...

пуховый обморок и вкрадчивый ожог
сквозь тучи рыхлые процеженный снежок

и хлопья легкие губами теребя
как тихо Господи мы падаем в Тебя –